Американская революция. Часть VII: Месть Людовика

Новый, 1779 год, не был отмечен активными боевыми действиями, зато запомнился правительственным кризисом в Лондоне и грандиозным скандалом во время правительственного расследования действий Уильяма Хау. Английский генерал сам потребовал показательно разобрать его действия в Америке, чтобы раз и навсегда заткнуть рот своим критикам. Тут, однако, все пошло немного не так, как сам Хау хотел бы видеть – чего он точно не ожидал, так это речи генерала Корнуоллиса, что выставляла бывшего командира не в самом лучшем виде. Расследование затянулось до июня, и его результаты не устроили ровным счетом никого. Еще в большей степени их не устроило пиршество прессы, которая накинулась на эту историю и сделала ее достоянием широкой общественности, но что-то менять было уже поздно.

На протяжении всей войны англичан преследовало одно крайне живучее заблуждение – очаг бунта находится в Новой Англии, а территории южнее сплошь кишат лоялистами, которые ждут лишь появления королевских войск, чтобы выступить. Чем глубже британские командующие вникали в суть дел, тем в большей степени развеивалась эта иллюзия, однако до окончательного избавления от нее было еще далеко.

Это заблуждение и стало основой, на которой базировались замыслы Клинтона. До недавних пор британская армия занималась попытками нанесения точечных ударов булавкой, стараясь бить то в мозг, то в сердце восстания. Удары эти удавались, но цели – паралич и коллапс сопротивления восставших колонистов – так и оставались недостижимыми. Наконечник английского копья, может, и славился великолепной наточкой, но все жизненно важные органы Америки ускользали от него снова и снова.

Клинтон понял, что окончить войну точечным, аккуратным ударом не удастся. Британская армия не могла чувствовать себя как дома ни в одном контролируемом ею населенном пункте, но оставался юг, на котором, как думал английский командующий, полно лоялистов. Сейчас они подавлены и боятся высунуть нос, но если наведаться к ним в гости, можно получить пробритански настроенную область. Она может стать серьезным заделом для ведения поэтапной и последовательной войны – войны, в которой армия постепенно брала бы под контроль колонию за колонией. Войны, в которой партизанам стало бы негде прятаться, а неуловимому Вашингтону негде маневрировать.

Британский командующий планировал овладеть югом, и идеальным местом для старта был Чарльстон, столица Южной Каролины. Клинтон нуждался в подкреплениях, и был вынужден согласовывать свои действия с правительством в Лондоне. Последнему, как мы видели выше, было явно не до таких второстепенных мелочей. Когда споры и скандалы сошли на нет, на генерала все же обратили внимание, но пока шли переговоры с метрополией и происходило наращивание сил, год уже почти закончился.

В Нью-Йорке стояли сильнейшие по местным меркам холода – свирепствовал пронизывающий ветер, по заливу плавали довольно крупные льдины, лодки и корабли качало из стороны в сторону. Погрузка в таких условиях происходила не идеально, но в итоге экспедиционная армия Клинтона все-таки вышла из гавани 6 декабря 1779 года. Во флотилии Клинтона было около 90 транспортов и 14 боевых кораблей, и все эти силы двигались на юг по побережью Атлантического океана. Клинтон всю жизнь искренне ненавидел море, и шторм, случившийся 28-29 декабря, судя по всему, изрядно потрепал его нервы.

Это, впрочем, было только начало – штормы, дождь, град и сильные волны бушевали весь январь, в ходе которого британцы потеряли транспорт «Георг». Пехотинцы успели спастись, но необходимость распределять их по соседним кораблям сделала условия обитания еще хуже. Хуже всего было лошадям, которые, и без того страдая без возможности нормально двигаться, получали в трюмах травмы, после чего их оставалось только пристрелить. Зато солдатам доставалась внеочередная порция конины.

Плохая погода постоянно разбрасывала флот, и в итоге собраться он смог лишь в устье реки Саванна, что было намного южнее предполагаемого места высадки. В конце января команды занимались ремонтом кораблей, а 11 февраля 1780 года армия начала высадку на остров Симмонс-Айленд в русле реки Эдисто. Полная разгрузка заняла 3 дня, после чего британцам предстоял увлекательный десятидневный марш по заболоченным островам Джонс и Джеймс. Там Клинтон нашел удобное место для переправы и, закрепившись, принялся ожидать подкреплений из Джорджии и из Нью-Йорка.

Пока квартирмейстеры Клинтона ломали головы, как при недостатке лошадей и повозок соорудить склады для приема новых масс войск и припасов, генерал думал о Чарльстоне. Город был самым крупным в южных провинциях – насчитывал порядка 12 000 жителей, располагался на омываемом двумя реками (Эшли и Купер) полуострове, и имел порядка тысячи домовладений. В основном это были деревянные строения, хотя вдоль речных берегов сплошняком тянулись богатые кирпичные дома, принадлежащие владельцам рисовых плантаций. Эти «хозяева жизни» могли многое себе позволить и предпочитали пережидать тут самые жаркие летние месяцы, предпочитая прохладу реки суровому, палящему зною.

Город имел свои оборонительные сооружения и несколько фортов поблизости, но все эти стены находились в крайне запущенном состоянии и медленно, но верно разрушались. Это было неприятно для американцев, но вовсе не обнуляло ценность укреплений, которые все еще сохраняли определенную боевую силу. Но главную проблему для британцев представлял огромный песчаный бар (отмель), что преграждал все подходы к гаваням полуострова. Имелось всего пять мест, где можно его преодолеть, но и эти проходы были довольно мелководными и исключали использование линейных кораблей. Через них могли двигаться фрегаты и более мелкие суда, но только после предварительной разгрузки.

Американцы сознательно готовили город к обороне, и берега каждой из рек были изрыты траншеями, окопами и редутами. В каждом из последних было от 3 до 9 единиц артиллерии, а венчал все это великолепие большой редут с 16 тяжелыми орудиями, расположенный на дальней оконечности полуострова. Также имелась небольшая флотилия мелких судов под командованием коммодора Уиппла, но 20 марта британцы все же смогли миновать песчаный бар. Обороняющиеся прекрасно понимали, что их мелкие суда не устоят против английских фрегатов, и затопили свою флотилию в устье реки Купер, после чего матросы с кораблей усилили оборону Чарльстона.

Ход осады Чарльстона

Основная проблема американцев заключалась в том, что они готовились к прямой атаке с моря, и укрепления, не имеющие непосредственного отношения к данной задаче, строились по остаточному принципу. Наиболее печальный вид имели оборонительные сооружения на севере города, главным недостатком которых являлась их изолированность друг от друга. Позже, в конце апреля, в город прибыл французский инженер Дюпортай и, увидев это, пришел в состояние ужаса. Прибежав в штаб, он устроил истерику, настаивая на срочном сооружении защитных насыпей в ряде пунктов, поэтому саперам пришлось работать под неприятельским огнем.

Пока же все только начиналось. В распоряжении Бенджамина Линкольна, начальника городского гарнизона, имелось 800 континенталов из Южной Каролины, 400 из Виргинии, 2000 ополченцев из обеих Каролин и горстка драгун. Также в городе расположилось 380 солдат из легиона Пулавского, подразделение которых получило свое название от имени бывшего командира, польского дворянина Казимира Пулавского. Персонаж этот успел повоевать с Россией, чудом пережив столкновение с отрядом под командованием самого Суворова. После разгрома Барской конфедерации (последнего призрачного шанса поляков выгрызть себе независимость) Пулавский оказался не у дел, но ему посчастливилось встретить Франклина, который и отослал борца за польскую свободу в Америку в качестве военного специалиста. Вашингтон тут же наделил его командной должностью и отправил воевать, однако Пулавскому постоянно не нравилось то одно, то другое. Умело доводя всех вокруг себя регулярным недовольством и истово польским гонором, он менял театры военных действий как перчатки и в результате погиб осенью 1779 года. А название легиона осталось, видимо, из-за колоритности самого поляка.

Казимир Пулавский (1745-1779). Поляк с галактическим гонором, всего лишь поляк с галактическим гонором – этого вполне достаточно

Изучай Линкольн опыт текущей войны, он бы быстро понял, что красные мундиры не рвутся во фронтальные атаки с самого Банкер-Хилла, а значит, следует ждать подвоха. Но коменданту было не до таких мелочей, и он продолжал увлеченно укреплять устья рек и оконечность полуострова. Клинтон наступление через эти позиции даже не рассматривал всерьез, и традиционно предпочитал выматывающие марши рекам крови, так как получение подкреплений было делом весьма трудным.

25 марта к нему подошел полуторатысячный отряд из Джорджии, и через 4 дня британец принялся переправляться через реку Эшли, 12 милями выше Чарльстона. Место было выбрано идеально, так как неровности идеально скрывали низкие лодки с солдатами от американских дозорных. Поэтому шанс разгромить Клинтона во время переправы реализован не был, и 1 апреля красные мундиры торжественно выстроились за километр от северных укреплений. Последовавшая осада носила характер, более всего знакомый читателю по описаниям Первой мировой войны, хотя для XVIII века дело было, в общем-то, совершенно обычное.

Первым делом британские саперы приступили к строительству «параллели», что состояла из серии траншей, окопов и редутов, и располагалась в 800 метрах от американских позиций. Все это продолжалось до 10 апреля, после чего англичане стали копать перпендикулярные своим укреплениям рвы, с каждым днем подводя их все ближе к неприятелю. Клинтон медленно, но верно подкрадывался к городу, надеясь в итоге обойтись совсем без штурма. Чем меньше разрушений, тем больше довольных лоялистов и тем активнее предполагаемая поддержка населения.

Англичане крепко дружили с лопатой в течение всего апреля. Это экономило кровь, но выпивало все жизненные силы – песчаная и болотистая почва на их позициях оказалась местом обитания песчаных блох, которые радостно набрасывались на британскую плоть. Все саперные работы происходили на ровной, как стол, местности, и копать приходилось по ночам. Отчасти это спасало от невыносимой жары, что в середине дня достигала попросту опасного для здоровья уровня.

В некоторых местах британцы устанавливали редуты, которые собирались буквально за ночь на основе массивных деревянных рам, прибывших морем из Нью-Йорка. Они служили каркасом, что засыпался песком и землей, причем толщина стен достигала умопомрачительного для человека из XXI века расстояния в десяток метров. Повсюду проделывались амбразуры для пушек и гаубиц – английские линии пребывали в ежесекундной готовности к обороне.

Схема британских траншей и параллелей

К концу апреля саперы закончили возведение третьей и последней параллели. В некоторых бревенчатых амбразурах уже дежурили солдаты со штуцерами – на случай незапланированного нападения со стороны американцев, так как колонисты оставались верны своему стилю ведения боя – воздерживаться от вылазок в штыковую, но не брезговать обстрелами, в том числе и из орудий.

В преддверии ожидаемого штурма американцы экономили ядра и стреляли тем, чего не было жалко – жестяными банками, наполненными осколками разорвавшихся снарядов, сломанными лопатами, мотыгами, топорами, утюгами, стволами пистолетов, неисправными замками и осколками стекла. В полете все эти предметы вели себя в высшей степени непредсказуемо, каждый раз выписывая причудливую, оппонирующую законам баллистики траекторию, но в случае попадания раны были ужасные – среди британцев было множество ветеранов крупных европейских конфликтов, но такие чудеса преображения человеческих тел все видели впервые.

Англичане, впрочем, тоже не отставали и щедро одаривали американские амбразуры картечью или теми же жестяными банками, но уже доверху заполненными пулями. Время от времени в работу включались тяжелые ядра и фугасные бомбы (выпускаемые мортирами), собиравшие свой урожай. Когда началось строительство третьей параллели, обе стороны могли видеть урон, наносимый ими друг другу, и это приводило к многочисленным психическим травмам. В атмосфере страха и окопной неразберихи многие простые солдаты не могли толком понять, кто же одерживает верх, в результате чего обоюдные перебежки в лагерь противника стали обычным делом.

Теперь неприятеля можно было достать из обычного ружья, и стороны играли в своеобразные «кошки-мышки»: суть их заключалась в постоянном слежении за амбразурами противника, чтобы в случае их открытия как можно быстрее осыпать цель градом пуль и картечи, принуждая неприятеля закрыть амбразуры обратно. Ночью же стороны играли в новую игру – британские саперы пытались продвинуть свои сооружения как можно дальше, а американские канониры старались наугад накрыть как можно больше красных мундиров с лопатами. Риск для англичан многократно возрос, когда дезертир сообщил обороняющимся час пересменки, но каждое утро все сильнее приближало солдат Клинтона к поставленной цели.

Британский командующий полагался на старый добрый штык и распорядился, чтобы перед наступлением ночи солдаты разряжали свои ружья – по его логике, в темноте они бы все равно не видели, куда стрелять. Клинтон надеялся на дисциплину, но даже она не помогла в ночь на 24 апреля, когда 200 американцев совершили вылазку на одну из оконечностей третьей параллели. Дежурившие там егеря обратились в бегство и потеряли 50 человек убитыми и 10 пленными. На следующую ночь англичане находились в таком возбужденном состоянии, что оставили всю параллель, едва заслышав ружейную пальбу и громкие вопли со стороны неприятеля, который, между тем, и не думал оставлять свои окопы. «Им всюду мерещились мятежники, – писал в дневнике один из британских офицеров. – Они были уверены, что противник сделал вылазку и в течение получаса вел ружейный огонь, хотя на деле ни один мятежник даже не перешел через ров».

Ночная вылазка

Тем временем положение американцев стало еще хуже. Еще 14 апреля мощные удары англичан на севере привели к тому, что противник занял ряд стратегических пунктов на реке Купер, окончательно отрезав Чарльстон от внешнего мира. Линкольн тут же понял бесперспективность положения и поднял вопрос о капитуляции, но население города надеялось на помощь Вашингтона и категорически отказалось. Начальник гарнизона с каждым днем становился все мрачнее и мрачнее – 21 апреля он попробовал выторговать у Клинтона почетную капитуляцию в обмен на коридор из города, но получил злорадный отказ.

В конце первой недели мая позиции противников разделяли чуть ли не считанные метры. Линкольн предпринял еще несколько попыток уйти с поля боя своими ногами и при знаменах, но эти старания лишь вселяли оптимизм в душу британского генерала. В ночь на 9 мая завязалась интенсивная артиллерийская дуэль, результатом которой стали многочисленные разрушения и пожары в городе. Ощутив, как их драгоценная собственность разносится на куски английскими ядрами, жители Чарльстона мгновенно забыли о своей решимости и тут же запросили Линкольна о капитуляции. Тот, разумеется, не стал заставлять себя упрашивать и подписал ее три дня спустя.

Клинтон стремился завоевать симпатии населения, поэтому ополченцы были освобождены под честное слово, а офицерам разрешили оставить при себе шпаги. Последние, встретив такое джентльменское обращение, приободрились, и начали важно расхаживать по городу, выкрикивая «Да здравствует Конгресс!», после чего терпение британцев лопнуло, и они все же отобрали оружие.

Список жертв эпопеи оказался на удивление малочисленным – за всю осаду красные мундиры потеряли убитыми 76 человек, а неприятель – всего 80. За это Клинтон получил 343 артиллерийских орудия, 6000 ружей, 376 бочек пороха и крупные запасы рома, риса и индиго.

Намного больше людей погибло три дня спустя. В одном деревянном сарае хранилась часть трофейного пороха, а позже туда стали швырять трофейные ружья – небрежно и как попало. Одно из них оказалось заряженным, и при падении произвело выстрел. Бабахнуло так, что дотла сгорело 6 соседних домов, а количество жертв достигло более 200 человек. Огонь не разбирал гражданства, пола и принадлежности к той или иной армии, пожирая всех без исключения. По запискам одного немецкого офицера, «великое множество людей, страдая от страшных пороховых ожогов, извивались на земле, как черви». Многие обгорели настолько, что в них нельзя было опознать даже человека, не то что конкретную личность. Долгая осада закончилась, но не избавлением, а подлинным кошмаром.

Несчастный случай в Чарльстоне

Так или иначе, Чарльстон был взят и находился в британских руках. Теперь Клинтон приступил к реализации следующей стадии своего плана, принявшись обхаживать лоялистов и завоевывать новых сторонников. Вступая в южные области 13 колоний, англичане, как это уже было сказано выше, пребывали в самых радужных иллюзиях, и процесс расставания с ними начался практически сразу.

Первого июня Клинтон пообещал помиловать и отпустить всех пленных, даже самых активных и непримиримых мятежников, при условии, что они принесут присягу Британской империи. Казалось, это был более чем разумный шаг для решения всех проблем по-человечески, доброй волей, но эффект последовал обратный. Прокламация генерала лишь привела к недовольству лоялистов, которые рассчитывали на суровое наказание для мятежников.

Кроме того, наиболее спокойные и инертные уже были отправлены восвояси под честное слово, а радикалам он не верил и отпускать, вопреки своим обещаниям, вовсе не собирался. Эти люди были отправлены в плавучие тюрьмы, в тесноту и рассадник заразы, где в течение следующего года умерло около 800 человек. Клинтон успел выпустить еще несколько бесполезных прокламаций, но в конце июня до него дошли новости, что французы могут попытаться захватить Нью-Йорк. После этого главнокомандующий отбыл туда с четырехтысячным отрядом, оставив вместо себя генерала Корнуоллиса.

Чарльз Корнуоллис (1738-1805), британский генерал, командующий сухопутными войсками на южном театре военных действий (1779-1781)

Последний уже давно не ладил со своим прямым начальником, и как только остался один, не нашел ничего лучше, чем объявить все прокламации Клинтона недействительными и начать массово сажать в тюрьму всех, до кого получалось дотянуться. Население, чью лояльность пытался завоевать предыдущий командующий, от подобного поведения окончательно растерялось. Обстановка в обеих Каролинах стала накаляться еще сильнее. В итоге все вышло из-под контроля, и летом 1780 года вспыхнули жестокие бои между лоялистами и мятежниками. Такой итог явно противоречил плану Клинтона о создании на юге зоны спокойствия, но такова была реальность.

Бои быстро стали достаточно серьезными. С каждой стороны участвовало не менее тысячи человек, и это не менее пяти раз – с переменным успехом. Мелкие же стычки никто толком и не считал. Юг погрузился в хаос – в Северной и Южной Каролинах творился натуральный «Тихий Дон». На территории обеих колоний действовали «лоялисты», «патриоты», отряды британской армии, но хуже всего были так называемые «чужаки», то есть профессиональные перебежчики, использовавшие создавшееся положение исключительно в целях грабежа и мародерства. Они воевали со всеми подряд, прикидываясь то одними, то другими.

Корнуоллис ограничился лишь расстановкой постов в ряде важнейших пунктов. Тем не менее, в Южной Каролине он чувствовал себя более-менее уверенно и был готов двинуться в Северную. Последняя была достойным объектом для приложения сил, так как примерно в то же время в нее вошли части Континентальной армии под командованием баварца Иоганна де Кальба. Последний имел типичную крестьянскую физиономию, бычье телосложение и внушительный опыт двух европейских войн. Помимо этого, де Кальб постоянно изучал военную литературу и представлял из себя нечто большее, чем очередной упертый сержант.

Иоганн де Кальб (1721-1780), американский генерал баварского происхождения. Частица «де» перед фамилией взялась от того, что еще молодой Кальб, сын немецкого крестьянина, поступил на службу во французскую армию, где и произошел его взлет, во многом благодаря отличиям на Семилетней войне

Его отряд в 1400 человек двигался в Чарльстон, чтобы присоединиться к гарнизону, однако падение города смешало все планы. В июле де Кальб стоял биваком на берегу Дип-Ривер в Северной Каролине и ждал дальнейших распоряжений. 25 июля они до него дошли – вместе с героем битвы при Саратоге, Горацио Гейтсом, который должен был взять на себя командование американскими войсками на юге. Вашингтон не одобрял этот шаг, рекомендуя на ответственный пост способного и сильного духом Натаниэля Грина, однако Конгресс был ослеплен победой над Бергойном и выбрал легкомысленного Гейтса.

Последний начал с проявления своей фирменной скромности, назвав вверенные ему силы «Великой армией». Устроив смотр, 27 июля он повел бойцов в Камден. Сияющее воинство оказалось горсткой изможденных солдат, которая вовсе не испытывала энтузиазма относительно предстоящего похода. Тут Гейтс употребил свой авторитет победителя и национального героя и уверил всех, что в какой-то паре дней пути за ними следуют ром и провизия. Голоса протеста поутихли.

7 августа к Гейтсу присоединилось ополчение Северной Каролины, увеличившее его силы еще на 2100 человек, а через неделю подоспело и некоторое количество ополченцев из Виргинии. Корнуоллис тоже не сидел на месте – узнав о приближении Гейтса, он выступил в Камден и сосредоточил там 2043 боеспособных солдата. Английский генерал уступал неприятелю по количеству штыков, но в городе на излечении находилось 800 больных красных мундиров, и Корнуоллис не мог позволить себе их там бросить.

Гейтс же тем временем проявлял вопиющую беспечность. Во-первых, он имел довольно смутные сведения относительно расположения вражеских сил, идя в Камден практически наобум. Во-вторых, он по какой-то причине считал, что командует армией в 7000 человек, однако его офицеры испытывали разумное недоверие к таким оценкам и не поленились провести перекличку, насчитав всего 3052 человека. Гейтс такого явно не ожидал, но слава победы при Саратоге шепнула ему на ухо, что «и трех тысяч будет достаточно».

Битва при Камдене

Он спешил вперед, ко взращенной в мечтах блистательной победе. Перед выступлением войска поужинали наспех приготовленной едой в виде непропеченного хлеба и сырого мяса с десертом из патоки и маисовой кашей, намазанной на оладьи. Подобная пища не отвечала даже непритязательным вкусам среднего американского колониста, но зато имела великолепный слабительный эффект. Весь ночной марш люди постоянно отлучались из строя и наутро были гораздо более вялыми и усталыми, нежели обычно.

Корнуоллис двигался навстречу, и в 2:30 ночи армии столкнулись. Произошел беспорядочный бой головных застав, в результате которого у каждой из сторон оказалось по горстке пленных. От одного из них Гейтсу стало известно, что он имеет дело с самим Корнуоллисом и неприятельскими силами в 3000 человек, что стало для американского генерала тяжелым ударом. Это было явно не то, чего ожидал победитель при Саратоге, но что-то менять было уже поздно – оставалось только сражаться.

Наступил рассвет, и две армии смогли рассмотреть друг друга. Между ними лежало лишь поле длиной в 250 метров, где американцы имели некоторое преимущество за счет того, что располагались на более возвышенном месте. Место будущего сражения напоминало арену протяженностью около километра, которую ограничивали два болота на флангах.

За ночь обе стороны успели нормально построиться. Самым слабым звеном были ополченцы, наличествующие в обеих армиях – заблуждения англичан относительно количества лоялистов на юге сами по себе были вовсе не беспочвенны. Оба полководца поставили иррегулярные отряды на левые фланги, так что в обеих армиях ополченцы стояли напротив регулярных частей.

Все началось с атаки виргинцев на правый фланг красных мундиров – один американский офицер заметил, что неприятель разворачивается из колонны в линию, и предположил, что это создает хорошую возможность до атаки. Гейтс согласился и отдал приказ, после чего ополченцы двинулись вперед. К этому моменту уже вовсю работали пушки, и поле, и без того покрытое утренним туманом, стало затягивать дымом. Виргинцы шли вперед, ничего не видя впереди себя. Когда они достигли противника, то обнаружили очень много британцев, которые действительно «находились в движении», но это было не перестроением, а атакой.

Корнуоллиса также дезориентировала дымка, и когда он увидел первые шаги виргинцев, то мгновенно принял их за перестроение, тут же послав своих людей в атаку. Столкновение ополченцев с регулярными силами в открытом поле было делом практически предрешенным, и виргинцы вскоре обратились в бегство. Вид этой насмерть перепуганной толпы оказался достаточным, чтобы ополченцы из Северной Каролины также обратились в бегство. Это обнажило левый фланг крыла, которым командовал де Кальб. Стоящая в резерве 1-я мэрилендская бригада попыталась исправить положение, но их сильно задержали бегущие ополченцы. А полковник Уэбстер, командующий атакующими красными мундирами, уже готовился вгрызться в оголенный фланг.

Сам де Кальб в это время стойко выдерживал приступы неприятельских ополченцев и даже несколько раз контратаковал, но удар в левый фланг смешал все его планы. В любом другом случае это было бы смертельным – в бегство обратилось бы все крыло, а за ним и армия, но поле битвы намертво заволокло дымом, и это позволило держаться до полудня.

Но ничего не могло изменить неотвратимого финала. Де Кальб сражался до последнего, игнорируя полученные раны, что стоило ему жизни три дня спустя. Также, правда, это обессмертило имя полководца на местном уровне, так как потом местные жители переименовали в его честь один из городков неподалеку от Камдена. В любом случае, геройская смерть никому не помогла, и американское войско беспорядочно бежало во главе с Горацио Гейтсом. Последний не пытался наводить порядок или налаживать дисциплину – он предпочел использовать преимущества быстрого коня, чтобы обогнать своих объятых ужасом солдат.

Смертельное ранение генерала де Кальба

Битва при Камдене сильно подорвала патриотические настроения и приток ополченцев, но никак не сказалась на интенсивности мелких стычек, рейдов и партизанщины, которая разжигала костер хаоса как и прежде. Это явилось неприятным сюрпризом для Корнуоллиса, который, победив в конвенциональном сражении, решил, что умиротворение Каролин – дело решенное. Его невероятно раздражала мысль, что лоялисты Северной Каролины не известили его о приближении Гейтса. Мало того, после Камдена они и вовсе самоустранились от участия в военных действиях.

Корнуоллис обещал Клинтону, что двинет войска в Северную Каролину – его целью должен был стать город Хиллсборо, где следовало устроить зимний склад с запасами и базу для операций следующей кампании. Генерал рассчитывал, что это произойдет после того, как Южная Каролина станет истинно британской вотчиной, покой и порядок которой будет базироваться на самодостаточных лоялистах. Теперь Корнуоллису приходилось делать то, что было обещано, но никакого умиротворения у него за спиной не наблюдалось.

В сентябре британцы собрали необходимое количество припасов и лошадей и 8 числа двинулись на север. Разумеется, тут же активизировались многочисленные партизаны, рейды и засады которых доводили Корнуоллиса до белого каления. Самая успешная атака была предпринята утром 21 сентября, когда 150 партизан под командованием Уильяма Дэви напали на головную походную группу легиона лоялистов, которая расположилась на плантации Уохаба возле берега реки Катобы.

Их командир, майор Джон Хэнгер, не имел никакого представления об угрожающем ему отряде, зато Дэви знал о своих будущих жертвах практически все. Результатом стало паническое бегство лоялистов, стоившее им 15 убитых и 40 раненых. Потери американцев ограничились одним партизаном, который был случайно застрелен своими же при попытке организовать преследование удирающего неприятеля.

26 сентября Корнуоллис достиг города Шарлотт. Тяжелый двухнедельный переход дорого стоил его армии: многие заболели. В числе больных числился и полковник Банастр Тарлтон, который не мог даже выйти из фургона. Это был жестокий, но умелый офицер, впоследствии ставший прообразом для одного из персонажей в широко известном фильме с участием Мэла Гибсона. Хэнгер взялся его заменить, но результаты вышли немногим лучше инцидента у плантации Уохаба. Майор не удосужился провести нормальную рекогносцировку Шарлотта и въехал в засаду во главе вверенной ему конницы. Та сразу же стала нести потери и могла повторить судьбу вверенного ему отряда лоялистов, но Корнуоллис прислал легкую пехоту, так что Хэнгер был спасен.

Засада на всадников Хэнгера

Англичанин был вынужден задержаться в Шарлотте, чтобы зализать раны. Он понимал, что местность вокруг него буквально бурлит всевозможными любителями пощипать красные мундиры, и послал на запад крупный отряд лоялистов под командованием Патрика Фергюсона. Тот являлся героем Семилетней войны, человеком смелым, решительным, принципиальным и гордым. Последнее свойство его и подвело – Фергюсон рассылал множество прокламаций с щедрыми обещаниями всевозможных кар всем, кто присоединится к мятежникам, но это имело строго обратный эффект.

Результатом воззваний стало выступление против него около 800 жителей запада, к которым по пути присоединялись все новые и новые добровольцы. Наш герой попытался было отступить к Шарлотту, но 6 октября был настигнут партизанами и окружен на горе Кингс-Маунтин. Сам Фергюсон погиб в бою, множество лоялистских ополченцев попало в плен, где многие из них были зверски перебиты.

Командующий узнал об этом лишь через несколько дней. Неприятности не заканчивались – партизанское движение почувствовало свою силу и нарастало с пугающей динамикой. Разгром полевой армии Гейтса оказался для Корнуоллиса самым простым и незатратным делом. Теперь же ему предстояло встретиться с ордами разозленных и ощущающих свое могущество муравьев, которые грозились уничтожить его больную и насмерть уставшую армию, продолжи она путь в Хиллсборо. Генерал принялся готовиться к отходу.

14 октября британцы выступили из Шарлотта, направляясь в город Уинсборо на северной границе Южной Каролины. Угроза рейдов, засад и вылазок стала для красных мундиров круглосуточной. Армия Корнуоллиса сохраняла способность двигаться по стране только в силу своей численности, но уже ни один обоз из Чарльстона не мог самостоятельно к ней пробиться. Разгромы и паническое бегство отдельных отрядов стали обыденностью, а Корнуоллис с каждым днем принимал все более и более мрачный вид. Ему следовало спешить, пока еще была такая возможность.