Казалось, теперь можно расслабиться и спокойно, методично подчинять племена Северного Кавказа. Кто-то считал, что это можно сделать мягко, постепенно, предлагая горцам удобные торговые отношения, человеческое обращение и справедливое рассмотрение дел. Реальность оказалась другой – народы региона не оценили проявленной к ним доброты и мягкости, как ее не оценил бы ни один варвар, считающий уступку слабостью, а слабость – обоснованием права грабить.

История присутствия империи на этих землях насчитывала уже более сотни лет, и силы, стоявшие за предстоящим бунтом, были способны анализировать прошлые попытки, неудачи и их коренные причины. Начиная с Петра, Россия медленно, но верно подчиняла этот край своим законам. При всей одичалости и примитивности местных племен, уровень вольницы падал с каждым годом, и рано или поздно законы гор были бы вытеснены законами империи. Свободной дикой жизни приходил неминуемый конец.

Основной причиной этого была извечная раздробленность населяющих Северный Кавказ народов. Найдись какой-нибудь сильный лидер, объединивший всех, и России потребовалось бы напрячь все силы, чтобы проучить восставшие племена. Потом подоспела какая-нибудь большая война, и долгожданная независимость была бы уже в кармане.

Как мы уже знаем, на короткое время такое объединение уже удалось загадочному человеку, известному под именем Шейх-Мансур. Успех религиозного внушения, пусть и кратковременный, диктовал кавказцам вытащить из пыльного чулана его советы и образ действий и применить их на деле. Гроза была неизбежна.

Потенциальным вождям будущего бунта дали передышку, ознаменовавшуюся уходом Ермолова. Пока Россия не трогала племена, они набирали критическую массу наглости, накачивая самих себя злобой к «поработителям». Кроме того, потихоньку подрастало новое поколение воинов, некогда сильно прореженных успешной деятельностью прославленного генерала. То, что русская администрация ничего не замечала, уверенная, что все идет по плану, только усугубляло зревшую бурю.

Аул Гимры 

Все началось в дагестанском ауле Гимры в 1793 году. Именно там родился мальчик, названный Кази-Муллой. Хорошо образованный по местным меркам, то есть знавший арабский язык и Коран, он сочетал в себе две противоречивых способности – дар говорить и дар молчать. Человек этот презирал мирские утехи, жил подчеркнуто скромно, при всей своей молчаливости умея убеждать людей и вести их за собой. Словом, Кази-Мулла представлял собой типичный пример мистического лидера, вполне способного пробудить религиозный пыл в населявших регион племенах и подвигнуть их к чему-то большему, нежели благоустройству родного аула посредством грабежей аулов окрестных.

С самого детства будущий имам водил дружеские отношения с соседским мальчишкой по имени Шамиль. Последний до шести лет рос слабым и болезненным, но к 20 годам был самым сильным и ловким на весь аул. Шамиль обладал аналитическим складом ума и властностью, но в то же время был чувствителен и обидчив. Также ему нельзя было отказать в решительности. В частности, еще в 14 лет мальчик раз и навсегда отучил отца пьянствовать, пригрозив, что заколет себя кинжалом на глазах у незадачливого родителя, если увидит его пьяным.

Кази-Мулла (1795-1832), первый имам Кавказа, мусульманский богослов, первым с мансуровских времен стал призывать к газавату

Этим двум людям предстояло навеки вписать свои имена в анналы Кавказской войны. Несомненно, основная причина дальнейших событий лежала не в действиях этих харизматичных людей, а в естественных особенностях полудиких народов, не желающих принимать реальность, но эти двое своими талантами и усилиями так разожгли пламя войны, как не смог бы никто другой. Вряд ли на всем Северном Кавказе нашлись бы более подходящие кандидатуры для затягивания бессмысленной борьбы до такой крайности.

Начали эти двое, как ни странно, с борьбы с пьянством. Кази-Мулла, начав проповедовать перед жителями Гимр, обратился к Шамилю и заставил его нанести себе 40 ударов нагайкой за то, что проповедник когда-то попробовал вино, еще не осознавая пагубность этого греха. По завершении порки друзья поменялись местами, и уже Кази-Мулла увлеченно лупцевал друга – за то же самое. Европейцу такая борьба может показаться малоперспективным цирком, но неразлучные друзья отлично знали менталитет и психологию жителей гор – население Гимр кричало и стенало, в приступе религиозного экстаза целуя подол одежды Кази-Муллы и избивая себя плетьми.

Шамиль (1797-1871), имам Кавказа (1834-1859). Наиболее упорный и неуловимый противник России за всю историю Кавказских войн

Так наши герои набирали авторитет в Дагестане. Взяв за основу невинное мистическое учение – мюридизм – они воспользовались размытостью и склонностью к разнотолкованию, что свойственны всем невинным мистическим учениям. В результате лидеры получили идеальное орудие джихада – священной войны против неверных русских. Все, кто при этом помогал гяурам-завоевателям или просто стоял на пути духовно-политических вождей, разумеется, подлежали безжалостному уничтожению, несмотря на всю свою правоверность. В общем, инструмент был идеальный.

Власть Кази-Муллы росла. Знающий более 400 высказываний Корана и умело цитирующий их в зависимости от обстоятельств, он был желанным гостем во всем Дагестане. Дошло до того, что сам шамхал, являвшийся подданным царя и носивший звание генерал-майора на русской службе, пригласил его в Тарки, чтобы тот проповедовал в местной мечети. Помимо всего, шамхал назначил будущего предводителя мюридов судьей.

Амбиции Кази-Муллы этим не ограничивались – постепенно маска мирного проповедника слетала, и уже в конце 1829 года он, пусть и пока только у себя в Гимрах, стал открыто призывать к священной войне. Русские же всю эту деятельность игнорировали, занятые войнами с Персией и Турцией.

Мюрид

В 1830 году Кази-Мулла перешел к активным действиям. Когда-то Сагид-эфенди из процветающего аула Аракани был учителем этого человека. Теперь почтенный старец поссорился с бывшим учеником из-за его речей, и настало время его наказать. Тщательно подготовившись, Кази-Мулла внезапно напал на Аракани и сжег дом Сагида вместе с ценными книгами и рукописями, работой всей жизни несчастного учителя. Жители аула с оружием в руках пытались защитить старика, который был их гордостью и предметом уважения, но мюридов было больше. Единственное, что смогли сделать друзья учителя, так это помочь ему бежать и укрыться у Аслан-хана, одного из дагестанских феодалов.

Вдохновленный успехом, Кази-Мулла принялся подчинять Дагестан. Он завоевывал один аул за другим, забирая заложников и живую силу. Предводитель мюридов пребывал в хорошем настроении, позволяя себе изречения вроде знаменитого «Когда мы изгоним гяуров с Кавказа и возьмем Москву, мы пойдем в Стамбул, и если увидим, что султан – религиозный человек, строго следующий нормам шариата, то не тронем его и пальцем. Если же нет – горе ему, мы закуем его в цепи, а империя перейдет в руки верных сынов Ислама».

Дворец ханов в Хунзахе

Не все шло гладко – 14 февраля 1830 года Кази-Мулла атаковал столицу Аварии, большой по местным меркам город Хунзах, насчитывавший более 700 домов. Паху-Бехи, сильная и властная мать аварского хана, правившая, по существу, страной, была уверена в укреплениях города, построенного на высоте в 1690 метров над уровнем моря, и решила защищать столицу до конца. После кровопролитного сражения, изобиловавшего рядом опасных моментов, мюриды были отброшены, и Кази-Мулла отступил в Гимры.

Тем временем, к нему уже спешил русский командир барон Розен с небольшим, но мобильным отрядом. Появившись в окрестностях Гимр, Розен, не понимающий характера горцев, легко получил присягу всех окрестных аулов и, удовлетворившись этим, отошел. Это позволило Кази-Мулле убедить всех присягнувших жителей, что русские не посмели атаковать его в Гимрах и вообще слабы, трусливы и не смогут противостоять сильным и гордым горцам, воинам Ислама. Авторитет мюридов быстро восстановился, и бунтовщики двинулись дальше.

Русские посылали навстречу Кази-Мулле войска, но каждый раз тот или занимал сильное укрепление, или не позволял малочисленным отрядам разбить себя в поле, что только укрепляло уверенность горцев в новом предводителе. В конце концов, дошло до того, что мюриды взяли Тарки, столицу крупнейшего владения в Дагестане, и чуть было не овладели русской крепостью Бурной, но подкрепление пришло вовремя, и Кази-Мулла был разбит.

Алексей Вельяминов (1785-1838), генерал-лейтенант, ближайший сподвижник Ермолова и Розена в Кавказской войне

Потом он отступил и, перегруппировав силы, попробовал на зуб крепость Внезапную, но, как только ситуация стала складываться подобно прошлому разу, отошел в леса неподалеку. Подкрепление под командованием генерала Эммануэля допустило ошибку, продолжив преследование через лес, и было разгромлено. Сам Эммануэль был ранен, передав командование в руки Вельяминова, некогда близкого сподвижника Ермолова, расчетливого и талантливого человека.

Потом Кази-Мулла пытался осадить Дербент, но без особого успеха. Раздраженный неуспехом, имам тщательно спланировал и успешно осуществил поход на богатый Кизляр, который и разграбил 1 ноября 1831 года. Разбойники были полностью удовлетворены, вернувшись в Дагестан с 300 пленными (в основном, женщинами) и награбленным добром общей стоимостью в 4 млн. рублей.

В ответ разозленные войска империи взяли ряд казавшихся неприступными аулов – Чумкешкент, Чиркей и Агач-Кала. Во время штурма последнего русские были настолько злы за творимые мюридами бесчинства и разбой, что в ауле не было взято ни одного пленного.

Генерал от инфантерии Григорий Розен (1782-1841), барон, наместник на Кавказе (1831-1837)

Незадолго до этого наместником на Кавказ был назначен барон Розен, но не тот, что упоминался ранее. Вообще, в действующей армии в то время было минимум 4 барона Розена, а двое из них были генералами и служили на Кавказе, что еще добавит трудностей историкам и исследователям. Прибывший из Польши Розен мало что знал о регионе и испытывал понятные трудности, что заметно снижало эффективность имперских мероприятий. К счастью, главнокомандующий мог правильно подбирать людей и доверился трезвому и опытному Вельяминову.

Долгое время занимала переписка между столицей и генералами на Кавказе относительно того, какие именно средства допустимы в деле подчинения местных племен. Император категорически запретил проведение локальных рейдов, но Вельяминов, взяв на себя ответственность, совершил ряд походов, безжалостно уничтожая все на своем пути, так как именно этого требовала обстановка. Император был взбешен, но Вельяминов так умело защищал себя, а поведение его было преисполнено такого достоинства, что даже Николай I махнул рукой на генерала и разрешил рейды. Но глобальные планы Вельяминова о медленном завоевании Кавказа по частям, являвшиеся, по сути, продолжением ермоловской философии, были недостижимы – не хватало ресурсов, поэтому война не спешила заканчиваться.

Тем временем шел 1832 год, и Кази-Мулла появился в Чечне. Там он одержал несколько мелких побед в районе укреплений кавказской линии. Затем последовала осада Назрани, снятая вследствие героической обороны крепости, после чего мюриды отошли за Сунжу.

В то же время они предприняли экспедиции в земли к югу от Назрани, обратив на свою сторону горных чеченцев, проживавших рядом со стратегически важной Грузинской дорогой. Практически сразу эти недружественные племена, пользуясь возможностью пограбить, подняли бунт, убив двух русских приставов и несколько православных миссионеров. Кроме того, они принялись грабить караваны на Грузинской дороге, что поставило под угрозу сообщение России и Закавказья.

Этого терпеть было нельзя, и Вельяминов принялся готовить экспедицию, которую лично же и возглавил. Сформировав отряд из 3 000 солдат и прибавив к нему около 500 осетинских ополченцев, генерал выступил в рейд. В его результате был сожжен дотла ряд мятежных аулов, но этого было недостаточно. Чуть позже Розен и Вельяминов с 9 000 солдатов и 28 орудиями выступили в нижнюю Чечню.

Вельяминов прекрасно понимал, что результатом экспедиции станет только временное подавление чеченцев, — большего он и не хотел, стремясь выиграть передышку для воплощения более методичных и последовательных планов. Пока что было достаточно разрушать все встреченные поселения, уводить стада овец, сжигать посевы, в общем, максимально портить неприятелю потенциальные базы.

В начале 20-х годов Ермолов предусмотрительно вырубил лес на расстоянии ружейного выстрела по обе стороны от дороги, но его преемники были заняты войнами в Закавказье, считая, к тому же, что горцев получится умиротворить по-хорошему. Так или иначе, но дороги были заброшены, и теперь, через десяток лет, это пространство заросло молодой порослью и кустарником, предоставлявшим отличную возможность для засад и скрытного передвижения. Это не обернулось разгромом или поражением, но нервы портило. Войска покинули Назрань 6 августа и сразу были атакованы из поросли мелкими группами горцев. Отряд продвигался все глубже в территорию противника, практически непрерывно ведя бой то тут, то там.

18 августа Кази-Мулла одержал свою последнюю победу над русскими, заманив 500 гребенских казаков глубоко в лес. Потери убитыми составили одну пятую отряда, включая командира.

Шесть дней спустя Вельяминов взял аул Черменчуг, бывший тогда самым большим и богатым на всю Чечню. Спокойно дав солдатам подкрепиться, генерал отдал приказ на штурм. Группа фанатичных мюридов, поклявшихся умереть, но не сдаться, заперлась в каменных саклях и отчаянно отстреливалась. Среди русских нашлось немало храбрецов, которые с помощью гранат постепенно выкурили оборонявшихся – в плен попало лишь шестеро из 78 мюридов. Неприятеля тут не ждало ни славы, ни успеха – никто не мог спастись от штыков солдат Вельяминова или нанести императорским войскам неприемлемых потерь. Паровой каток работал, и большая часть Чечни уже лежала в руинах и пепелищах.

Затем Вельяминов отправился в Ичкерию. В результате экспедиции войска спалили дотла 61 деревню. Русские потеряли убитыми всего 17 человек. Кази-Мулла понял, что конец почти наступил. Вместе с Шамилем и оставшимися мюридами он отступил в родные Гимры и стал готовить оборону, намереваясь уйти достойно. Вельяминов, закончив с Чечней, отправился следом.

В этот раз снег в горах выпал рано, уже в октябре. Из Шуры, базы русских, в Гимры вели две дороги, обе довольно опасные, с крутыми спусками почти в 150 метров. Дорога через Каранай была проще – по ней и двинулись. Местные жители не верили, что русские смогут преодолеть этот участок, и издевательски интересовались у генерала, не выпадут ли они на землю в виде дождя. Вельяминов в ответ мрачно заметил, что «с горы могут скатиться совсем другие вещи – камни, например», и бросил авангард вперед.

Солдаты, используя веревочные лестницы, спустились, и через несколько дней дорога была готова для продвижения основных сил. Правда, орудия, за исключением горных и мортир, пришлось оставить.

Кази-Мулла и Шамиль не теряли времени даром, выстроив ниже Гимр тройную линию обороны. Особенности местности позволяли считать позицию практически неприступной.

Первая попытка штурма укреплений провалилась из-за ошибки одного из офицеров. Создалось угрожающее положение, когда Хамзат-бек (позже он станет имамом) с сильным отрядом мюридов отрезал Вельяминова от основных сил. Впрочем, совершенный вовремя маневр харизматичного и решительного генерала Клюгенау создал диспозицию, угрожающую разгромом уже самому Хамзату, и тот счел за благо ретироваться, оставив Кази-Муллу наедине с судьбой.

После этого Вельяминов повторил атаку, на этот раз овладев первой линией. Преследование отступающих мюридов было организовано так великолепно, что они не успели занять следующие линии обороны, и оставшиеся две линии были сданы практически без боя. 4-й стрелковый полк преследовал врага прямо через скалы, в результате загнав обороняющихся в угол. Более полусотни мюридов были убиты на месте, а остальные бросились вниз, разбиваясь о скалы. В этот день русские потеряли командира полка, которого очень любили и уважали, и не щадили никого.

Основные силы ушли далеко вперед, но на первой линии остались каменные сакли, в которых засели 60 мюридов, решивших умереть, но не сдаться. Возле них стоял сам Вельяминов с 2 батальонами и несколькими пушками. После обстрела русские пошли на штурм и в рукопашной уничтожили почти всех оборонявшихся. Единственным и, как оказалось, очень обидным исключением стал Шамиль. Каким-то чудом, используя всю свою ловкость и умения, он ускользнул из рук солдат, получив в процессе штыковое ранение в грудь. Затем он скрылся в лесу и через три дня добрался до аула Унцукуль, несмотря на то, что у него были сломаны ребро и плечо. Там его вылечили – для этого человека все только начиналось.

Чего нельзя было сказать о его учителе, Кази-Мулле – тот был найден русскими среди горы мертвых тел. Новость о смерти имама быстро распространилась, но многие последователи отказывались верить, что их мистический предводитель пал от штыка гяура. Тогда тело Кази-Муллы было выставлено на всеобщее обозрение, а затем захоронено неподалеку от крепости Бурной. Через несколько лет Шамиль пришлет отряд из 20 всадников, которые выроют тело его учителя и привезут его в Гимры, где торжественно перезахоронят.

Итак, Кази-Мулла был убит, Шамиль находился в бегах, а Гимры, где все и началось, взяты авангардом Клюгенау без единого выстрела. Русские потеряли всего 40 человек убитыми и имели основания для оптимизма: казалось, с мюридизмом было навсегда покончено, а власть империи в Дагестане наконец утвердилась в своей полноте. Это впечатление было обманчивым.

Хамзат-бек (1789-1834), имам Кавказа (1832-1834)

Следующим имамом стал Хамзат-бек, чуть было не разгромивший авангард Вельяминова в битве при Гимрах. Следующие два года он вместе с Шамилем занимался восстановлением силы мюридов в Дагестане, что удавалось весьма успешно. К августу 1834 года власть Хамзата признала вся Авария, за исключением столицы, об которую сам Кази-Мулла некогда уже обломал зубы.

Властная Паху-Бехи понимала, что на этот раз соотношение сил не оставляло ей шанса, и согласилась принять мюридизм (религиозную доктрину), но не газават (священную войну), тем самым надеясь отделаться половинчатым решением. Паху-Бехи послала в качестве заложников всех троих сыновей, которые через некоторое время были убиты по приказу Шамиля. После этого Хамзат, пользуясь царящим в столице замешательством, захватил город, отрубил голову безутешной матери и провозгласил себя ханом.

Впрочем, скоро нашлись желающие отомстить за предательски убитых аварских ханов, и группа заговорщиков, среди которых присутствовал и знаменитый Хаджи-Мурат, совершили удачное покушение на имама, расстреляв того из пистолетов прямо в мечети, во время молитвы. Теперь его место занял сам Шамиль.

Русские постепенно начали понимать, что с мюридизмом еще далеко не покончено, и стали предпринимать новые и новые рейды. Условия кавказских войн выковывали особый тип человека – решительного, инициативного офицера и бесстрашного, стойкого солдата, но даже на фоне этих замечательных людей выделялся генерал Клюгенау.

Генерал-лейтенант Клюки фон Клюгенау (1791-1851)

В начале марта 1837 года с ним произошел весьма показательный случай – во время одной из экспедиций немногочисленный отряд генерала попал в сложное положение. Проходя мимо Гимр, жители которых еще не могли определиться, хотят ли они воевать с русскими здесь и сейчас, отряд должен был миновать опасное место на дороге, идеальное для устройства засады. В то же время, в какой-то миле от места событий, через реку переправлялась орава в тысячу человек – будучи жителями соседнего аула Унцукуль, эти люди твердо решили не дать русским безнаказанно пройти по их земле.

Как только войска миновали Гимры, их жители, вооруженные до зубов, устроились по обеим сторонам дороги. Надеясь на отличную позицию и численное преимущество, они даже не прятались. Тогда Клюгенау, отдав приказ продолжать марш, спешился и, обращаясь к старейшинам, спокойно уселся на один из камней. Ошарашенные, те подошли к нему, а за ними последовали и другие жители деревни. Очень скоро генерал оказался окружен постоянно растущей толпой вооруженных людей.

Тем временем, спокойно дымя трубкой, Клюгенау напомнил жителям Гимр, как он спас их от голода в 1832 года, когда люди из Унцукуля (спешившие сюда в эту же секунду) уничтожили их урожай. Также генерал намекнул озадаченным горцам, что эти самые люди упорно толкают их, жителей Гимр, на преступление, за которое позже придется неминуемо поплатиться. Спокойная, уверенная интонация Клюгенау делала свое дело, и старейшины уверили его, что не будут нападать на русских и другим не позволят.

Тем временем, генерал заметил, что отряд добрался до удобного для обороны места, а люди из Унцукуля переправились через реку и находились на расстоянии ружейного выстрела. Клюгенау, велев подвести свою лошадь, спокойно сел в седло и, перекинувшись с жителями парой слов, подчеркнуто спокойно уехал.

Мужчины из Унцукуля не сразу поверили своим глазам, а когда поверили, было поздно. Разгорелся грандиозный скандал, в котором уже жители Гимр потихоньку начали понимать, как же их облапошили. Один из них, бросив в сердцах шапку, выстрелил в камень, на котором сидел генерал, воскликнув: «Ведь он был в наших руках, а мы дали ему уйти!»

Летом 1837 года главнокомандующий решил, что настало время обезглавить мюридов одним ударом, и отправил в Аварию экспедицию из 5 000 солдат во главе с генералом Фезе. Проведя ряд дорогостоящих штурмов и взяв несколько укрепленных пунктов, Фезе исчерпал свою наступательную мощь на большом, сильно укрепленном ауле Тилитль. Русские вклинились в аул, захватив его верхнюю часть, но Шамиль сделал хитрый ход, послав переговорщиков с предложением о мире. Генерал, давно испытывающий проблемы со снабжением, согласился на переговоры, отведя солдат с позиций, завоеванных жизнями пятисот человек.

Переговоры продолжались два дня, и Шамиль заявил о верности русским, подписав ряд документов. Говорить о какой-либо ценности подобных заявлений не приходится – давать обещания чего угодно, чтобы наплевать на них, как только опасность минует, вполне в духе азиатского менталитета. Мало того, Шамиль написал Фезе официальное письмо, составленное в таких выражениях, что даже потерявший волю к победе генерал потребовал переписать его в более приличном тоне. Имам не возражал, но суть слов не менялась.

Сам факт принятия генералом такого письма и последующий отход войск стали крупной политической ошибкой. До этого Шамиль имел массу врагов в Дагестане, теперь же результаты провалившейся экспедиции сделали из него признанного общественного и религиозного лидера. Фезе отправил в Петербург отчет, из которого можно было сделать вывод, что Шамиль усмирен, а мюридизм на Кавказе раздавлен, после чего его отношения с Клюгенау, и без того натянутые, испортились окончательно. В столице же на какое-то время поверили в слова Фезе, что стоило драгоценного времени. А Шамиль продолжал набирать силу.

Введенный в заблуждение Петербург потребовал от Фезе, чтобы он организовал встречу с Шамиля с императором, причем первый должен был упасть царю в ноги, попросить прощения за обиды и дать гарантии хорошего поведения. Не испытывающих иллюзий относительно судьбы этого предприятия, Фезе поручил переговоры Клюгенау.

18 сентября у источника близ аула Каранай стороны встретились – Клюгенау, верный себе, прибыл лишь с адъютантом, эскортом из 15 казаков и 10 местных жителей. Шамиль явился раньше, сопровождаемый 200 всадниками, вооруженными до зубов. Клюгенау взял только переводчика и, выйдя вперед, потребовал, чтобы Шамиль сделал то же самое. Чуть поколебавшись, имам вышел ему навстречу в окружении десятка мюридов, декламирующих стихи из Корана под «странную заунывную музыку», под которой пересказывающий событие английский исследователь Д. Баддели, надо полагать, имел в виду нашиды.

Встреча Шамиля и Клюгенау

Жестом остановив мюридов, Шамиль приблизился к Клюгенау в сопровождении лишь трех самых верных последователей. На земле расстелили бурку, и на ней начался разговор.

Клюгенау говорил долго и серьезно, изо всех сил пытаясь выполнить императорский приказ, несмотря на всем ясную бесперспективность подобных усилий. Шамиль всячески затягивал переговоры, прибегая ко всем возможным азиатским уловкам. Наконец, видя, что имам не собирается уступать, генерал поднялся. Его оппонент сделал то же самое, и Клюгенау протянул ему руку, чтобы попрощаться. Прежде чем Шамиль принял ее, она была перехвачена Сухрай-ханом, одним из наиболее фанатичных последователей имама. Сверкая глазами, Сухрай воскликнул, что глава правоверных не должен дотрагиваться до руки гяура.

Генерал, и без того раздраженный потерянным временем, вышел из себя и, подняв трость, собирался было уже сбить тюрбан с головы приближенного, что, по меркам мюридов, являлось самым страшным оскорблением. В случае схватки, скорее всего, погибли бы все главные действующие лица, а это в планы Шамиля не входило. Поэтому имам одной рукой перехватил трость, а другой – кинжал Сухрая, который тот уже почти вынул из ножен. Приказав своим людям отойти назад, имам буквально умолял Клюгенау сделать то же самое. Тот же, взбешенный, не слушал никаких доводов, осыпая горцев оскорблениями. В конце концов, генерала оттащил за шинель собственный адъютант. Стороны разъехались безо всякого результата.

Генерал от инфантерии Евгений Головин (1782-1858), наместник на Кавказе (1837-1842)

В глобальном смысле Шамилю так и не получится отделаться от униженного появления у ног русского императора – разве что произойдет это через 22 долгих и кровавых года, и Николай I сменится на Александра II. Впрочем, все это будет потом, а пока война продолжалась. Единственным конкретным результатом этой встречи стало увольнение со службы барона Розена, которого заменил генерал Головин.

Весь 1838 год Шамиль, вдохновленный успехом, занимался укреплением и расширением своей власти. Также имам возводил новые и новые укрепления вокруг аула Ахульго, который должен был стать последним рубежом обороны на крайний случай. Эта активная деятельность не могла остаться незамеченной, и в начале 1839 года русские решили, что настало время для решительной кампании в Северном Дагестане, что покончит с Шамилем раз и навсегда.

Для этой цели требовалось взять Ахульго, для чего Головин выделил генерала Граббе и 9 000 человек. Проведя в Чечне с 9 по 15 мая предварительную кампанию, основной целью которой было обезопасить коммуникации, Граббе выступил на Ахульго менее чем через неделю. 30 мая колонны русских настигли аулов Тилитль и Аргуан, первым из которых когда-то так и не смог овладеть Фезе. Но теперь командование было настроено решительно, и оба пункта, без контроля над которыми нельзя было двигаться дальше, взяли решительным штурмом.

Генерал от инфантерии Павел Граббе (1789-1875)

Обстрел из орудий не причинял особого вреда каменным саклям, и каждым домом приходилось овладевать или врукопашную, или при помощи саперов, посредством взрывчатки проделывавших отверстия в крышах домов, в которые затем летели ручные гранаты. Выучка и дисциплина делали свое, и оба пункта перешли в руки русских.

В Дагестане особый эффект давало систематическое уничтожение садов, полей и виноградников. Из-за дефицита древесины на голых скалах региона подобные меры били по местному населению ничуть не меньше, чем выжигание поселений дотла, поэтому каждый взятый аул и насаждения вокруг него неизбежно подвергались подобной процедуре.

Тем временем Граббе упорно продвигался дальше, беря под контроль все важные поселения по пути. Вечером 11 июня был перестроен разрушенный мюридами мост – последняя попытка остановить продвижение русских войск – и отряд вышел непосредственно к Ахульго. Теперь Шамиль был заперт в этом высокогорном ауле вместе с 4 000 человек, в числе которых были женщины, дети и заложники из различных племен. Мужчины же составляли примерно четверть, и при этом всех надо было кормить. С водой было чуть проще, но и за ней добираться приходилось по опаснейшим горным тропам.

У Граббе имелись свои проблемы – из-за раненых и больных численность осаждающих войск упала до 6 000 человек, включая саперов. Кроме того, имелась местная милиция в количестве 3 500 ополченцев, но от них практически не было толку. Обратившись к Головину, генерал попросил подкрепления – и получил его, увеличив 12 июля количество войск до 8 500 солдат. Время от времени к Шамилю пытались пробиться его последователи с крупными силами, но каждый раз Граббе снимал с осады часть батальонов и нещадно громил противника. Осада продолжалась.

Гора Ахульго

Русские оборудовали шесть батарей и расставили мины в наиболее угрожающих местах. Еще с 29 июля Граббе стал пробовать оборону Шамиля на прочность, в результате локальных наступлений отыгрывая то одну удачную позицию, то другую. Батареи передвигались на новые места, подтягивались резервы, и все начиналось заново. С каждой атакой рука генерала все крепче сжималась вокруг горла имама – на гарнизон Ахульго было уже жалко смотреть. Изнывающие под палящим солнцем, не имеющие скота, прячущиеся в пещерах, изможденные люди Шамиля уже не могли оказывать серьезного сопротивления.

Тем не менее, им удалось отбить следующее наступление с равными для обеих сторон потерями в убитых (а русский солдат обычно стоило значительно дороже), отсрочив неизбежный конец.

Граббе не мог отойти, что бы ни случилось – перед глазами был еще жив пример Фезе, отступившего двумя годами ранее, и подарившего Шамилю моральную возможность распространить свое влияние почти на весь Дагестан. Если такое повторится, мюриды с триумфом займут всю Чечню и Дагестан, воодушевив местное население неспособностью русских справиться с мятежниками.

После продолжительной рекогносцировки русские улучшили позиции, захватив возле селения Чинкат остатки важного моста, сожженного мюридами. Опоры сооружения уничтожены не были, и уже на следующий день через него могли перебрасываться войска. Это затянуло петлю еще туже. Граббе установил горные орудия на новую, более удобную позицию, а солдаты принялись строить галерею к Новому Ахульго для уменьшения потерь на открытом участке и скрытной концентрации сил для удара. Мюриды, прекрасно понимая ее значение, пытались разрушить сооружение посредством отчаянной вылазки, но успеха не имели.

К середине августа болезни вновь выкосили армию до 6 000 боеспособных солдат. Но это были цветочки по сравнению с положением самого Шамиля – поставленные на новые позиции, орудия били точно, и безопасными теперь были только пещеры, заполненные женщинами и детьми. В воздухе витал смрад от трупов, а августовское солнце лишь усиливало эту невыносимую вонь. Продовольствия и воды в лагере осажденных за это время тоже, конечно, не прибавилось.

Пытаясь любой ценой тянуть время, Шамиль пошел на переговоры, но Граббе раскусил хитрого имама, и стрельба прекращалась всего пару раз на несколько часов – остальное время артиллерия работала без передышки. В итоге Шамиль не выдержал и принял условия русских, отправив в качестве заложника своего двенадцатилетнего сына Джамалуддина.

Штурм Ахульго войсками Граббе

После этого Граббе согласился вести переговоры о сдаче аула, но имам затребовал неприемлемые условия, среди которых было, например, продолжение вольной жизни в горах и возвращение сына. Переговоры затянулись на три дня, и терпение русского генерала лопнуло – 21 августа войска пошли на штурм.

Эта атака была отбита, но на следующий день русские при повторной попытке обнаружили, что рубежи Нового Ахульго никто не защищает, а потерявший голову неприятель пытается отступить через ущелье в Старый Ахульго. Не растерявшиеся войска подтянули на место действия две горные пушки, принявшись обстреливать Старый Ахульго. Другая колонна тем временем карабкалась по скалам. Последовал стремительный бросок, в результате которого солдаты завладели связывающим части аула мостом. Обороняющиеся не успели толком понять, что случилось, а укрепления были уже в руках русских. Граббе праздновал победу.

Руины Ахульго

Осталось только разобраться с недобитками, изолированными в различных частях аула. Они оказались настолько упорными, что зачистка заняла целую неделю. Фанатичные жители Ахульго занялись типичным для загнанного в угол кавказца делом – самоистреблением. Женщины и дети с кинжалами в руках бросались на штыки или на скалы, матери перерезали младенцам горло, чтобы те не попали в руки гяуров и не были воспитаны по-европейски. Целые семьи взрывали себя, погибая под руинами собственных домов. Это была война, которую вели не с цивилизованным противником, но с разъяренными варварами, и результаты получались соответствующие.

Разумеется, все искали Шамиля, но безуспешно – тот бежал еще в ночь на 21 августа. Проведя день в пещерах, по ночам имам вместе с женой, детьми и самыми верными сторонниками крались мимо русских пикетов, подобно спасающимся с корабля крысам. Не все шло идеально – в частности, один раз маленький отряд вступил в бой, в результате которого Шамиль и его маленький сын получили ранения, но в итоге беглецам удалось уйти.

Граббе же, как по нотам, повторил все ошибки предшественников. Решив, что уж теперь-то Шамиль точно лишился прежнего влияния, генерал не проявил особого усердия в попытках поймать имама. В частности, за его голову была назначена смешная по меркам деяний Шамиля сумма в 300 рублей. Русская администрация вновь вздохнула спокойно, но зря – ей предстояло еще два десятка долгих лет напряженной и не всегда успешной работы.